Мы продолжим исследовать понятие страсти в связи с травмой и страданием. В греческих представлениях о трагических эмоциях страсть занимает важное место и обозначает переполняющее чувство благоговения и место человеческой жизни в сравнении с силами природы.

Рассматривая природные/божественные силы, древние греки одновременно рассматривали место человеческой жизни и индивидуальных забот на фоне непостижимо огромной мощи природы. Считалось, что непреодолимая сила заключена в природных силах, а не в человеческих существах, взятых вместе или по отдельности. Травмы и страдания должны были рассматриваться на фоне природных/божественных сил, превосходящих человеческие заботы.

Масштаб страданий и травм сильно изменился со времен древних греков, так как на протяжении веков росло значение индивидуальной власти и нарциссической озабоченности.
Именно потому, что древние греки чувствовали, что природные силы преобладают над человеческими заботами, у них было пространство для воображения травм и страданий, а также для страсти, благоговения и воображения; для трагедии.

Динамика стыда связана с хрупкостью, ограниченностью и смертностью человека. Чем сильнее негласные иллюзии индивидуального могущества, тем больше потребность обманывать себя и других в отношении закрадывающегося подозрения, что наше инфантильное состояние беспомощности все еще с нами.
Таким образом, видимость власти, богатства, здоровья, физической формы, компетентности, знаний и т. д. становится надеждой на то, чтобы держать «волка» от нашего реального состояния как можно дальше.
Поддержание видимости разжигает топку обмана и самообмана. Это также ограничивает возможность испытывать благоговение и страсть перед природой и стихийными силами и усиливает нарциссизм, который, в свою очередь, усиливает потребность в иллюзиях и обманах власти, богатства и т. д.
Без ощущения невообразимо огромного мира за пределами человеческих забот, без чувства, что нашей жизнью часто управляют силы, которые мы не можем понять и которые отказываются подчиняться нашей воле, эта угроза почувствовать себя беспомощным и хрупким становится еще более угрожающей. Поэтому мы все обманываем себя относительно природы наших сил и используем видимость, чтобы искажать и обманывать себя относительно того, как мы воображаем восприятие и суждения других людей. Конечно, это означает, что мы обманываем и других.
Как терапевты мы имеем дело со способами, с помощью которых наши клиенты (пациенты) пытаются защитить себя от угрозы почувствовать себя маленькими, незначительными, беспомощными и хрупкими. Они обязательно делают это, полагаясь на обман и самообман. Они часто не хотят, чтобы мы видели их такими, какими они сами себя ощущают: существами, колеблемыми ветрами случая или судьбы, боящимися внешнего мира, травмированными войнами и репрессиями. Или же, наоборот, они набрасывают на себя образ болезни или слабости, за которым они могут спрятаться от ответственности перед собой и другими, образ, над которым они могут почувствовать свою власть.
Динамика стыда является настолько неотъемлемой частью отношений, что неизбежно мы, терапевты, можем пытаться защитить наших клиентов от привлечения внимания к нашим недостаткам и промахам, стыдясь сами. А наши клиенты в ответ на свой стыд за нашу неспособность быть такими, как они хотят, могут идеализировать нас. В результате мы получаем комбинацию обмана и самообмана, динамику обмана и самообмана, которая отражает динамику стыда в отношениях. В результате мы все можем оказаться в зеркальном зале.

Одним из самых распространенных способов защиты от угрозы почувствовать себя беспомощным, изолированным, уязвимым и ограниченным является нарциссическая динамика: я не маленький, бессильный, уязвимый и изолированный, я могущественный, большой, богатый, неуязвимый и вызывающий всеобщее восхищение. И если мне нужно казаться именно таким, я сделаю все, что в моих силах, чтобы произвести впечатление на других, чтобы они видели меня таким, каким я хочу, чтобы видели меня (то есть став могущественным, богатым и т. д.).
Загадка сфинкса: что ходит на четырех ногах утром, на двух в полдень и на трех ночью - относится к человеческой жизни, которая начинается и заканчивается беспомощностью и страхом изоляции и потери. Но Эдип не понимал, что разгадать загадку Сфинкса - значит признать себя простым человеческим существом, столкнувшимся с теми же ограничениями и судьбой, что и любой другой человек. Он мог считать себя царем, быть могущественным и властным, но на самом деле он был человеком, которого в младенчестве бросили умирать родители-убийцы, которых он не узнал, когда встретил их снова, на этот раз уже взрослыми. Его высокомерие как царя бросается в глаза когда он разгадывает загадку сфинкса, которая, вместо того, чтобы обозначить его как блестящего и искусного героя и спасителя своего царства, приводит к обрыву и подчеркивает его беспомощность в руках судьбы и травмы.
Эдип обманывает себя. Он не может принять предупреждения Тиресия, поскольку должен обманывать себя относительно их силы и точности. Он не доверяет Тиресию, видя в нем человека, пытающегося обмануть его ненужными предупреждениями и запретами. Его недоверие к Тиресию, таким образом, является выражением его потребности в самообмане.
Динамика обмана и самообмана питает стыд, а стыд служит прикрытием для семейных тайн и дальнейшего обмана, вместе с семейной динамикой, которая еще больше защищает семейные тайны, стыд и травму. Травма всегда влечет за собой базовую угрозу целостности и самоощущению человека, поскольку вызывает чувства неожиданности, неадекватности, травмы и беспомощности.
Отчасти из-за современных ценностей, придаваемых деньгам и власти, динамика стыда и способы реагирования на него часто усиливают нарциссическую динамику, которая приводит к иллюзиям собственной значимости. Затем иллюзии и самообман используются для защиты нарциссических уязвимостей.